Я услышу твой голос в плеске холодных волн,
вечную песню о том, что такое свобода.
В брызгах соленых твоих навсегда растворятся
все бесполезно прожитые годы.
Мельница — Крылья чайкиБледно-розовая полоска неба — вот и все, что досталось ей в конце. Скоро рассвет. Мрачные и жуткие лесные чащи сбрасывают с себя оцепенение ночи, готовясь встретить новый день. Тучные колосья ржи умываются утренней росой, гибко гнутся к земле под тяжестью влаги, но уже готовятся выпрямиться навстречу солнцу. Пахло домом. Ольга, едва касаясь кончиками пальцев золотых зерен, тоже стала зорко наблюдать за горизонтом, ожидая, когда же свет с востока озарит поле и окаймляющий его лес. Холодный утренний ветер ласковой волной пробежался по ровной глади взросшей нивы, разом ставшей похожей на дикий и древний океан. И вот уже рябь побежала по мутной воде, и ветры разом озлобились, и милый сердцу приют леса обернулся твердыней скал, только чистая полоска светозарного неба осталась на месте, не покачнулась вместе со всем миром, чудом, но устояла. Вода холодом обжигала колени, ветер бил по лицу, но Ольга все же выпрямилась и подняла лицо навстречу вспыхнувшему на миг солнцу, бликами заигравшему на зеленоватых волнах и мокрых глыбах скал, закрыла глаза, ощутив незатейливую, но почти позабытую игру горячих солнечных лучей на веках и щеках. Все еще пахло пряными травами, и лесной прохладой, и раскинувшимся над головой широким небом, но теперь к этому запаху примешивалась горечь морской соли. С крутого обрыва сорвалась, кинулась вниз чайка, выйдя из крутого пике только над самой поверхностью воды, и пронзительно закричала, провозглашая свою свободу.Солнце взойдет в огне,
Позовет в дорогу далече,
Но не подняться мне,
Не лететь к нему да навстречу...
Мельница — Травушка
- - - - - - - - - - - - - -
Есть такие дороги - назад не ведут
На чужом берегу я прилив стерегу.
Паруса обманув, ветер стих навсегда,
Плоским зеркалом стала морская вода.
Мельница — Лента в волосахСон улетел на белых крыльях чайки, смытый пеной Средиземного моря. Сырость трюма с характерным запахом плесени и начавшегося гниения на мгновение показалась невыносимой, и Ольга крепко зажмурилась, стараясь провалиться обратно в объятия сна, укрывшись теплым стеганым одеялом неведения. Бесполезно. Она почувствовала щекотку у щиколотки — крысиные усы или хвост — и отпихнула ногой жадное создание. Никогда не испытывая страха к крысам и тараканам, теперь она действительно их боялась: они бегали по коже, перебирая тонкими лапками, они являлись непосредственным олицетворением того места, где она оказалась. Трудно было и делить свою охапку сырой, подгнившей соломы с корабельными вредителями и ангелами-хранителями по совместительству, и давить в себе рвотные позывы.
Ольга приподнялась на локтях, с трудом различая в полутьме бочки и ящики с припасами — это от них так несло гнилью. Поначалу от пиратской еды ее воротило, но спустя какой-то месяц плавания она уже казалась чуть ли не манной небесной. Нехотя девушка поднялась, оправила платье, от холода сжала пальцы на босых ногах, и это движение отдалось пульсирующей болью — крысы любят кусать за пятки и пальцы. Мыслей не было. Просто хотелось есть, и она медленно двинулась к бочкам, стараясь удержаться при качке. Если не смотреть на насекомых и червей, уже присмотревших себе копченое мясо, то есть его можно. Так она и поступила, отщипывая маленькие кусочки относительно нетронутой свинины и медленно поглощая их. «Полнедели назад они захватили чье-то судно. Или, может, больше, чем полнедели, прошло? У капитана и старпома, наверное, пир горой. Они должны быть увлечены добычей, раз давно сюда не заглядывали. Что там у них в награбленном? Почему это до сих пор не перекочевало сюда? А, у них, верно, есть еще трюм, для более ценных трофеев, более свежей еды. Или камбуз. Мне-то от этого ни горячо, ни…» Сил заканчивать эти вялотекущие, бесцветные мысли уже не оставалось, да и ни к чему это было — желудок все равно уже свели голодные спазмы от воображаемых картин снеди. Ольга протянула руку внутрь одного из ящиков, пока не наткнулась на гладкую поверхность бутылки. Ее содержимое приветливо заплескалось, поддавшись слабому жесту. Ольга прислушалась, но не заметила ничего подозрительного, быстро схватила бутылку с ромом и сделала большой глоток, затем закупорила ее и сунула обратно. У нее тоже был трофей. И пусть это бутылка с пиратским пойлом, но эта бутылка помогала забыть об ужасных условиях, в которых она находилась, и ненадолго заснуть.
Вернувшись на свою соломенную подстилку, Ольга задремала. Ей мерещилось море и крысы — они всегда ей мерещились. Резкий хлопок заставил ее подскочить. «Что это? Выстрел?» Испуганный взгляд заметался по помещению, выискивая источник звука, но ничего не находил. «Не здесь, снаружи. Что там?» Над головой что-то ударило, затрещало, загромыхало. Сквозь шум волн она различила голоса, что-то быстро говорящие по-английски, но дерево палубы заглушало их, и Ольга не понимала сути этой речи. Неужели снова собираются вытаскивать ее на палубу и?.. «"Давно сюда не заглядывали!" Дура! Вот, гляди, накликала беду!» Ольга прижалась ближе к стене, как будто та была спасением. К горлу подступила тошнота при воспоминании о том, как развлекаются пираты. Однако к ней никто не спустился спустя и пять, и десять минут, и полчаса. Шум наверху не утихал. Ольга затаила дыхание, желая, чтобы ее предположения оказались верными, но не решаясь их озвучивать.
— Твой черед быть капитаном прошел, Том! Теперь моя очередь. Спускайте шлюпку!
Громовой голос еще с минуту эхом отдавался в ушах девушки. Бунт? Здесь, на корабле? Не раздумывая, Ольга бросилась вверх по лестнице, толкнула крышку люка, и яркий свет ударил ей по глазам. Наверное, во время стычки засов слетел. Она должна поймать эту синюю птицу за хвост! При новом капитане порядки останутся те же, а вот если ей удастся сесть в шлюпку, тогда, возможно… Дальше «возможно» она не думала. Может, появится шанс, может, нет. Ольга очутилась среди пиратов, пытаясь сориентироваться и понять, где же находятся шлюпки. Глаза слезились от обилия света, хотя небо заволокло облаками, члены команды, прежде захваченные зрелищем у правого борта, теперь пялились на нее, пока не реагируя. Ей и не нужно было — она кинулась в самую гущу гогочущих пиратов. Гибкая, ловкая, она прокладывала себе путь локтями, зубами, ногами, лишь бы пробиться к борту.
— Эй, куда собралась, невольница?
Кому-то из мужчин почти удалось схватить ее за локоть, но Ольга уже не глядя перемахнула через борт, ухватившись за канатную лестницу и повиснув на ней. Она посмотрела вниз через плечо — там на волнах плескалась шлюпка с капитаном и еще кем-то, лодку уже начало относить в море. Цепляясь за веревочные перекладины, она спустилась вниз на несколько метров, а затем стремительно упала в воду — кому-то показалось забавным перерезать лестницу.
Вода сомкнулась над головой, но это уже ничего не значило: она не на корабле и могла выплыть. Руки разжались и выпустили лестницу. Темная громада судна впереди заслоняла свет, но была ориентиром: там точно находится поверхность, туда можно и нужно плыть изо всех сил. Вынырнув, она стала жадно пить воздух. Не затхлый воздух трюма, а настоящий, живой воздух, и чуть не рассмеялась, увидев сверху озлобленные лица матросов. Поискав взглядом шлюпку с капитаном и тем, вторым, Ольга поплыла к ним и с трудом перебралась через бортик — недели заточения в трюме ослабят кого угодно. Безымянный второй оказался никем иным, как старпомом, хотя Ольга бы скорее поверила, что тем новым капитаном стал старпом: по жестокости в своих увеселениях он ничуть не уступал Томасу.
Внезапно она поняла, с кем находится. Ведь этот самый капитан купил ее у монгол для себя и своего судна (к счастью, больше не своего), а этот самый старпом всегда выступал сторонником начинаний капитана, даже самых мерзких, самых извращенных. Ольга выхватила первое попавшееся на глаза оружие из пояса капитана — им оказался пистолет — и отодвинулась как можно дальше на нос шлюпки, враждебно уставившись на обоих и наставив на них дуло пистолета. Она никогда не говорила ни с кем из команды, хоть и могла: прежде торговала с иностранцами и знала несколько языков. А теперь почему-то захотелось сказать им что-нибудь «жизнеутверждающее», чтобы только позлорадствовать.
— Может, теперь и вы в рабство попадете? — на английском сухо заметила Ольга, напряженно выжидая подвоха или удара.Ты правишь в открытое море,
Где с бурей не справиться нам.
В такую шальную погоду
Нельзя доверяться волнам.
Мельница — Окрасился месяц багрянцем
